Образ Воланда отображает неамбивалентное
видение Горьким фигуры Ульянова-Ленина.
По Булгакову, в трагедии виноват не столько
Ленин, сколько юродивое всепрощенчество в
духе учения Толстого.

Альфред Барков

РОМАН МИХАИЛА БУЛГАКОВА "МАСТЕР И МАРГАРИТА": АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ПРОЧТЕНИЕ

Глава XLV. От Иегудила Хламиды до Воланда

Трагическое безумие Ленина даст тему не одному драматургу грядущих столетий.

Марк Алданов1

 

Если дьявол существует и вводит меня в искушение, то это — во всяком случае не "мелкий бес" эгоизма и тщеславия, а Абадонна, восставший против творца, равнодушного к людям и лишенного таланта.

А.М. Горький2

 

Положительным типом для Горького был протестант.

А.В. Луначарский3


Поиск на сайте

Изложенные построения вряд ли можно считать завершенными без ответа на вопрос, суть которого сводится к следующему. Поскольку "роман в романе" и образ Иешуа явились продуктом пародирования, то, по законам жанра, мы вправе рассчитывать на наличие адекватной пародии и в данном случае.

Как показано выше, многочисленные штрихи указывают на личность В.И. Ленина как прототип образа Воланда. Однако отмеченная его парадоксальность свидетельствует, скорее всего, что писатель замыслил нечто большее, чем тривиальную сатиру на "злодейски гениального Ленина". К одному из парадоксов, связанных с этим образом, можно отнести, в частности, явно преднамеренное, хотя и лишенное диалектических переходов переплетение в одном персонаже сатанинского с божественным, что выливается в конечном счете во взаимный обмен функциями между Спасителем и антихристом (чего стоит, например, исполнение сатаной-Воландом во время шабаша причастия — функции Сына Божия; с другой стороны, пассивное всепрощенчество Иешуа привело к гибели Москвы, которую, как и Иерусалим когда-то, накрыла тьма).

О наличии этого парадокса в романе отмечал в свое время А.З. Вулис: "Явный парадокс, единогласие непримиримых — по Священному писанию — оппонентов: сатаны и Христа, Христа и сатаны" 4.

Как оказалось, трудности с трактовкой значения этого образа определяются в первую очередь тем, что, не вписываясь в булгаковскую систему образов, он тем не менее безусловно воспринимается исследователями как чисто булгаковская креатура; несмотря на значительное количество работ, посвященных пародии в творчестве Булгакова, ни в одной из них даже не ставится вопрос о том, что образ Воланда является пародийным.  

Однако, как только такая гипотеза принимается за основу анализа, тут же выясняется, что факт переплетения в Воланде сатанинского с божественным соответствует горьковской религиозной диалектике, в которой сатана, по его мнению, — великий революционер; со временем он приобретает у Горького все более положительный смысл, часто меняясь местами с Богом настолько, что трудно понять, кто Христос, а кто Антихрист, кто Бог, кто сатана. Эти моменты подробно разбираются в работе М. Агурского "Великий еретик (Горький как религиозный мыслитель)" 5.

В 1918 году Горький пишет в "Новой жизни": "Сегодня — день рождения Христа, одного из двух величайших символов, созданных стремлением человека к справедливости и красоте. Христос — бессмертная идея милосердия и человечности, и Прометей — враг богов, первый бунтовщик против Судьбы, — человечество не создало ничего величественнее этих двух воплощений желаний своих. Настанет день, когда в душах людей символ гордости и милосердия, красоты и безумной отваги в достижении цели — оба символа сольются в одно великое чувство". Именно эта идея вложена в уста дьякона-расстриги Егора Ипатьевского ("Жизнь Клима Самгина"): "Не Христос — не Авель нужен людям, людям нужен Прометей-Антихрист".

...Итак, Христос и антихрист у Горького часто меняются местами, "перехватывая" функции друг друга... Но разве не эта же ситуация описана в "Мастере и Маргарите", где Воланд творит добро, а всепрощенчество Иешуа приводит к глобальной трагедии?

...Сатана Горького — революционер, положительный герой... Разве не таким является булгаковский Воланд?.. И уж поскольку фигура Ленина определилась как прототип этого образа, то разве не интересно знать, что писал о Ленине Горький — разумеется, кроме трижды переделывавшегося по указке Системы злополучного очерка?

Читаем — ноябрь 1917 года: "Ленин, Троцкий ... отравились ядом власти"... "Слепые фанатики и бессовестные авантюристы" ... "Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления"... "Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт, стремится довести революционное настроение пролетариата до последней крайности и посмотреть — что из этого выйдет?" ... "Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею — не менее кровавая и мрачная реакция" ... "Ленин вводит в России социализм по методу Нечаева — "на всех парах через болото". И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к погибели в трясине действительности, очевидно убеждены вместе с Нечаевым, что "правом на бесчестье всего легче русского человека за собою увлечь можно", и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чем не повинных людей" ... "Грозя голодом и погромами всем, кто не согласен с деспотизмом Ленина — Троцкого, эти "вожди" оправдывают деспотизм власти, против которого так мучительно долго боролись все лучшие силы страны" ... "Он обладает всеми свойствами "вождя", а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс"... "Ленин — "вождь" и — русский барин" ... "Неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы" ... 6

Тогда же, 6/19 ноября 1917 года дневниковая запись Гиппиус приводит такие слова Горького: " Я... органически... не могу... говорить с этими... мерзавцами. С Лениным и Троцким" 7.

А теперь сопоставим эти горьковские высказывания 1917 года о "мерзавце" с его же более поздними: "Мы в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, [...] в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина!" И вот такое суммирование прямо противоположного, что в разное время писалось Горьким о Ленине, дает не что иное, как образ ... Воланда! Иными словами, Булгаков не просто создал первичный образ Воланда-Ленина, а спародировал то, что вышло из-под пера Горького.

Становится понятным и лишенный диалектических переходов набор положительных и отрицательных качеств Воланда: Булгаков не мог не следовать манере пародируемого им Горького, отношение которого к Ленину едва ли можно назвать амбивалентным — привлекательное в этой личности не сочеталось в его сознании с отталкивающим; эти качества не сосуществовали для Горького одновременно как нечто целое, неразделимое и противоречивое; они составляли два крупных самостоятельных (и по-горьковски доведенных до крайности, если говорить об их пафосе) блока, не просто разделенных во времени, а, скорее, пристроенных Горьким к различным этапам своей биографии.

Образ Воланда как раз и есть та самая "по Сеньке шапка", как характеризовал "малодаровитость" и "внутреннюю тусклость" самого Горького К.И. Чуковский; если продолжать пользоваться его меткими характеристиками, то трудно не признать, что его мнение о непсихологичности, несложности и элементарности Горького как нельзя более характеризуют именно ту неамбивалентность образа Воланда, в качестве кальки для которого Булгаков удачно использовал и характерные черты личности самого Горького.

И как теперь не вспомнить его ранние журналистские пробы под кощунственным псевдонимом "Иегудил Хламида", объединившим в себе инициалы Христа и имя предавшего его Иуды! Получается, что истоки образа Воланда восходят к началу девяностых годов девятнадцатого столетия...

Нет, безусловно прав был Воланд, предрекая, что роман преподнесет нам неожиданности... Хотя, если вдуматься, то вывод о том, что образ Воланда пародирует горьковскую интерпретацию исторической фигуры Ульянова-Ленина, не является таким уж неожиданным. Ведь по фабуле, Воланд является креатурой Мастера, вышедшей со страниц романа в реальную советскую действительность; с другой стороны, Воланд является не только персонажем романа, но и его соавтором. Это, как и факт генетической связи между личностью Горького и образом Мастера, уже дает основание для версии о том, что прототип образа Воланда следует искать в творчестве Горького.

... Как бы подытоживая все сказанное выше, М. Агурский пишет: "Можно понять, почему Ленин называл Толстого "зеркалом русской революции". Ленин хорошо знал силу еретических религиозных движений, направленных против церкви и государства, и несомненно опирался на эту силу в своей практической политике в годы революции и гражданской войны. Но именно Горький в гораздо большей степени заслуживает, чтобы его называли "зеркалом русской революции", причем зеркалом чистым и незамутненным. Без Горького невозможно понять глубинные народные корни большевистской революции, которую нельзя рассматривать только через марксистскую призму".

М. Агурский, вовсе не имея в виду роман Булгакова, фактически объяснил причину пристального интереса писателя к поднятой в "закатном романе" проблеме "Толстой — Горький".

Но, оказывается, этот пласт может содержать еще одну, весьма интересную грань. Уже после выхода в свет первого издания этой книги ко мне с некоторым опозданием попала еще одна работа Н.Н. Примочкиной: "Горький и Булгаков: из истории литературных отношений". Ее материал настолько интересен, что с удовольствием помещаю выдержку из него именно в эту главу:

"Следует сказать несколько слов о перекличках и параллелях в творчестве Горького и Булгакова начала 30-х годов. Любопытен, на наш взгляд, следующий факт: в самый разгар работы Булгакова над "романом о черте" (позднейшее название "Мастер и Маргарита") у Горького рождается замысел пьесы о черте, причем одного из возможных воплотителей этого замысла он видит в Булгакове. 4 февраля 1932 г. он писал заведующему литчасчью МХАТа П.А. Маркову: "У меня есть кое-какие соображения и темы, которые я хотел бы представить вниманию и суду талантливых наших драматургов: Булгакова, Афиногенова, Олеши, а также Всев. Иванова, Леонова и др... Есть у меня и две темы смешных пьес, героем одной из них является Черт — настоящий!.." Замыслом пьесы о черте Горький поделился также с гостившим у него А. Афиногеновым, записавшим этот сюжет в своем дневнике: "Тема сатирическая, бытовая. Перед занавесом черт. Он в сюртуке, он извиняется за свое существование, но он существует. Он здесь будет организовывать цепь, заговор случайностей, чтобы люди через эти случайности пришли в соприкосновение и обнаружили тем самым свои внутренние качества, свои бытовые уродства. Черт передвигает вещи, подсовывает письма, черт создает внешние мотивировки для развития поступков людей в их бытовом окружении. Он порой язвительно усмехается и спрашивает публику: "Каково, хорошо ведь работаю, вот как людишки сталкиваются, вот какая чертовщина разыгрывается". К тому же времени относится горьковский набросок плана будущей пьесы под названием "Правдивый рассказ о злодеяниях черта", близкий по содержанию к тому, что записал Афиногенов.

Сам Горький понимал, что этот сюжет ему "не по зубам". Когда-то, в начале 20-х годов, он хотел сочинить произведение "о черте, который сломал себе ногу, — помните, "тут сам черт ногу сломит!". Затем написал стилизованный рассказ о черте, живущем у почтмейстера Павлова, однако остался им, видимо, недоволен и никогда не публиковал. Его реалистический метод сопротивлялся условности, связанной с появлением подобного "героя" на сцене. Черт как реальное лицо невозможен в эстетической системе Горького. Дьявольское, темное начало жизни может воплощаться здесь либо в человеческом облике (например, столяр в "Голубой жизни"), либо в образе двойника ("Жизнь Клима Самгина") — в обоих случаях в виде галлюцинации, вызванной расстроенным воображением героя. Каково же было бы удивление (и смеем предположить, восхищение) Горького, если бы он узнал, что Булгаков работает над романом, по замыслу довольно близком горьковскому" 8.

Горький, возможно, и не знал; но Булгаков мог знать о подобных его замыслах, хотя бы от П.А. Маркова, с которым тесно общался. Конечно, для того, чтобы рассматривать в свете этих данных какую-то грань фабулы "Мастера и Маргариты" как рефлексию творческих замыслов Горького, основания имеются. Не менее интересно и то, что в процессе создания романа Булгаков читал его как раз тому кругу лиц, который был знаком с этими планами Горького, и соответствующие ассоциации у слушателей не могли не возникнуть. Возможно, на первой стадии и не знал — ведь цитируемое Н.Н. Примочкиной письмо Горького было написано через три года после того, как Булгаков уже приступил к созданию романа о дьяволе; значит, узнал позже, возможно даже в процессе чтения первых редакций в кругу друзей. Повлияло ли это как-то на развитие замысла Булгакова? Гадать не буду, напомню только один факт: образ Мастера был введен в роман уже после 1932 года... Хотя, впрочем, еще до этого Горький уже присутствовал в романе в образе Феси.

Но возвратимся к основной теме этой главы. Итак, два антагониста: в жизни — Толстой и Горький, в романе — их двойники Левий Матвей и Мастер; два созданных ими образа — Христос в "Четвероевангелии", антихрист с чертами мессии — в горьковской лениниане; наконец, две булгаковские пародии на эти образы — Иешуа и Воланд, ни один из которых, кстати, Москву от "тьмы" не спас. Причем обе эти булгаковские пародии побуждают нас смотреть на исторические личности Ленина и Толстого не только с позиций самого Булгакова, но и глазами Мастера-Горького.

В соответствии с диалектическим законом, все крайности сошлись. И Булгаков особо подчеркивает это схождение казалось бы непримиримых позиций — вспомним, кто дал разрешение Мастеру-Горькому на лживую концовку того, что было так хорошо им начато, — Иешуа. Это уже — не Иешуа, персонаж созданного Мастером и Воландом "романа в романе", а сошедший с его страниц и уже действующий самостоятельно, вне их замысла, чисто уже в рамках собственно булгаковского романа Иисус, передавший в Москву свое "добро" на ложь и трагедию через породившего "козлиный пергамент" Левия Матвея. То есть, в "московской" грани романа, в реалиях уже советской эпохи, образ Льва Толстого должен восприниматься как креатура уже самого Булгакова; иными словами, элементы пародии на видение этой личности Горьким на данный случай уже не распространяются. То есть, Булгаков проводит четкую грань: вот Вам, читатель, восприятие толстовской философии Мастером-Горьким и Сатаной-Лениным, а вот, в "московских" главах, — чисто мое, булгаковское видение.

И если оценивать финал романа с учетом этого, булгаковского видения, то получается, что московская трагедия была предопределена не только и не столько сатанинской сущностью Воланда-Ленина, давшего на своем шабаше волю "звериным инстинктам" народа, но, скорее, безразмерным всепрощенчеством "навеянного нашими юродивенькими и блаженными, которых исстари почитали на Руси за святых" толстовского Иисуса, который оказался как раз "по недугу русского народа". Если исходить из фабулы романа в такой интерпретации, то позицию Булгакова следует расценить так, что оба "зеркала русской революции" — и Толстой, и Горький — отражают под разными углами "недуги" нашего национального менталитета.

"Лишние люди" по-булгаковски? — Возможно, это так... Но следует еще раз подчеркнуть, что Булгаков не опровергает Евангелие от Матфея, не привлекает антихриста к решению российских проблем, в чем его упрекают патриотические издания, а, наоборот, осуждает Горького за пособничество сатанинской Системе, одновременно с этим выражая и свое несогласие с толстовской концепцией "непротивления". Роман "Мастер и Маргарита" — это видение Булгаковым причин нашей национальной трагедии 9.

Поскольку такой вывод может вызвать протест тех, кто считает жизненное кредо Михаила Афанасьевича "созерцательным" и кто склонен видеть в его "закатном" романе только фарс, позволю себе сослаться на мнение самого, пожалуй, авторитетного человека во всей современной России — академика Д.С. Лихачева: "Историзм проникает в литературу все больше: от малоисторичных Тургенева и Чехова к "историчному" Бунину, а затем и сугубо историчным советским писателям — как Булгакову и др." 10

  Действительно, Михаил Булгаков с полным правом мог бы повторить о себе слова другого русского сатирика, М. Салтыкова-Щедрина: "Писания мои до такой степени проникнуты современностью, так плотно прилаживаются к ней, что ежели и можно думать, что они будут иметь какую-нибудь ценность в будущем, то именно и единственно как иллюстрация этой современности" 11.

..."Чтобы знали..." — такими были назначении своего "закатного романа".

 

1. "Дни", Берлин, 27 января 1924 г., № 371. "Московские новости", № 3, 16-23 января 1994 г. (Возврат)

2. Эта выдержка — из ответа Горького редактору французского журнала "Европа"; приведена М. Агурским в статье "Великий еретик (Горький как религиозный мыслитель)" — "Вопросы философии", № 8-91.(Возврат)

3. А.В. Луначарский. Максим Горький. СС, том 2, с. 64. (Возврат)

4. А.З. Вулис. Роман Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита". М., "Художественная литература", 1991, с. 40. (Возврат)

5. М. Агурский. Указ. соч. (Возврат)

6. А.М. Горький. Несвоевременные мысли, сс. 149-151. (Возврат)

7. З.Н. Гиппиус. Указ. соч., с. 395. (Возврат)

8. Н.Н. Примочкина. Горький и Булгаков: из истории литературных отношений. Известия РАН, серия литературы и языка, том 53, № 6, 1994, с. 55-56. (Возврат)

9. Эти причины — в нашей психологии, в нашем отношении к своей истории. Этот момент был отмечен М.Д. Гефтером, который, полемизируя с П.В. Палиевским, не без иронии писал: "Не раздражайся, читатель [...] Вот мы с тобою, к примеру, наслаждаясь романом и переходя не раз, не два от смеха к раздумью, удивлялись бы тому, что переходим — так легко и без всякой задержки, без внутреннего сопротивления — от этого раздумья к этому смеху ("... над чем смеетесь, над кем смеетесь?.."). А критик остановил нас, привлек внимание, разъяснил, уверил: потому именно нам так легко, что не о нас речь. Мудрость великая в том и состоит, что смеемся не над собою, а лишь над тем в себе, что не-наше, извне внесенное, и смехом же освобождаемся от этой застрявшей в нас "слабости", укрепляясь в подлинном, разложению не подлежащем "начале" ("Классический русский смех", — разъясняет наш критик). Странно, правда, замечает читатель, что выправляется Коровьевским нагличаньем то, что "не пожелало само себя исправить"? С чего бы это не пожелало, если подлинное? И почему это Воландовской шайке, эпигонам этим, этим шутам гороховым, плагиаторам, перевертышам, дано то, что нам — c нашей подлинностью — не дано?" — М.Д. Гефтер. Указ. соч., сс. 145-146. (Возврат)

10. Д.С. Лихачев. Заметки и наблюдения, с. 206. (Возврат)

11. М.Е. Салтыков-Щедрин.Собрание сочинений в 20 томах. М., "Художественная литература", 1965, том 1, с. 67. (Возврат)

alfred@barkov.kiev.ua
А.Н. Барков а/я 36 Киев 01103
Alfred Barkov P.O.Box 36 Kiev 01103 Ukraine
Last updated: Oct. 31, 2003
Copyright © A. Barkov 1994-2003

 

 

Hosted by uCoz